Интервью Стаса Старовойтова журналу MAXIM
15 декабря `16

Интервью Стаса Старовойтова журналу MAXIM

Стас Старовойтов, Stand Up: «В России есть комики, есть передачи, есть люди, которые смотрят это, но нет индустрии юмора»

Интервью: Антон Городецкий
Подкаст "Истории" с Антоном Городецким

Большое интервью героя одного из главных юмористических шоу страны: о проблемах юмора в России, о заложнике образа, о шутках над религией и о том, над чем он шутить не будет никогда. Глубокий человек оказался!

- 18 декабря в эфире канала «ТНТ» в 22.00 выходит первый в твоей карьере сольный стендап-концерт. Чего ты ждешь от него?

- Ожидания грандиозные — это же первый сольный концерт! Мечта каждого комика. Мы сняли его еще 27 мая, а шутки для него я вообще начал год назад писать. Эйфория уже прошла, конечно, и сейчас, в связи с постоянными изменениями временной сетки канала и прочими факторами, все ждешь, когда он выйдет. А он все не выходит, и я уже даже и не жду, что он выйдет. И вот он раз — и выходит. Как люди на все это отреагируют, я понятия не имею, у меня такое в первый раз. Первый концерт из наших был у Руслана Белого, вот сейчас — у меня. В России люди вообще не привыкли к формату большого сольного стендапа, это же западная история больше. И как на это отреагирует зритель где-нибудь в Магнитогорске — непонятно. Хотелось бы в идеале после этого концерта собирать залы, стадионы… Но для начала — просто чтобы люди стали понимать, что вообще сейчас происходит в жанре.

- Сольный концерт — это час эфира, считая рекламу. Долго. А сколько длится твое обычное выступление?

- В среднем 10—12 минут. Меньше — тоже тяжело, сложно уложить полноценную историю.

- Вот эти 10—12 минут у тебя есть ощущение, что ты держишь публику?

- Когда как. Бывает, что выходит прям классно, руководишь процессом. А бывает, что ты их просто потерял или они тебя потеряли — это здорово расстраивает. И ты, как эгоистичный человек, конечно, начинаешь во всем обвинять зрителя. Но это творческий процесс. Бывают такие выступления, когда вообще ничего не получается, и это нормально. Просто сложно принять, что это нормально. Во всем этом есть какая-то закономерность.

- Что ты понял за целый час непрерывного стендапа?

- На самом деле вышло даже 1 час 20 минут, просто какую-то часть порезали, на выходе у нас 47 минут эфирного времени. Что понял? Понимаешь, до этого концерта все мои выступления, которые по 12 минут, были примерно об одном и том же — с момента появления меня в проекте за мной закрепился некий образ. Образ этот соответствовал мне, но очень условно. Закрепился на три года и назывался «семейный комик». Сначала все было прекрасно, но дальше — какое-то издевательство. Люди вообще отказывались принимать от меня какие-то иные шутки, кроме как шутки о жене. Меня это дико злило: как комик, ты не имеешь права долго находиться в одном образе.
Однако у нас так сложилось на ТВ, что люди не могут воспринимать тебя как «парня, который выходил и шутки смешные рассказывал». Нет, они должны четко понять: что ты, почему ты и откуда ты. Я постепенно становился заложником этого образа. Творчески — это очень плохо, для людей — очень здорово. Вот такой парадокс.
Еще понял, что нужен разогрев: первые 10—15 минут тогда ушли просто на то, чтобы люди настроились на юмор, а ведь он уже был там заложен. Взять бы какого-нибудь 15-минутного комика, который развеселил бы их. Это не то чтобы сильно повлияло, но первые шутки могли зайти лучше.

- До истории со Stand Up ты играл в КВН. Когда понял, что с этим пора завязывать и двигаться дальше?

- Я плотно подсел на КВН в Красноярске, был редактором местного «Камеди». Жил один, сам себя обеспечивал. В какой-то момент все посчитал и понял, что получается как-то глупо: катаюсь по каким-то городам, трачу собственные деньги, когда их можно зарабатывать. Плюс в какой-то момент произошло недопонимание с работодателем. И вот я завязал. Правда, поездил еще какое-то время автором, не играя, перешел в разряд comedy-миниатюр. Там тоже все печально оказалось, и я начал заниматься собственно стендапом — плотно смотреть, изучать.

- С кого начал?

- Первый раз я увидел Луи Си Кея с титрами: он рассказывал о том, как его дочь достает вопросами «почему?». Я тогда с корешем участвовал в «Убойной лиге», и мы сперли этот ход на миниатюру. Потом, естественно, был Эдди Мерфи, дальше жестко подсел на Иззарда — смотрел его выступления и поражался, что это 1996–1997 года, но все это уже тогда было в разы смешнее, чем условный «случай в семье».

- Сейчас в оригинале смотришь?

- Все равно смотрю с русскими субтитрами. Когда вышел последний концерт Си Кея без перевода, не было времени ждать — 60—70% понимается свободно. Но чаще хочется просто расслабиться, а субтитры расслабляют.

- Кроме классиков кого любишь?

- Из свежих — Бо Бёрнэм. Меня поражает, что человеку 23 года, а у него уже такие мысли в голове. По сути, все, что выходит, все смотрю. Бывают те, которые не нравятся, но они, впрочем, не особо и популярны. Женщины-комики отличные есть.

- А Марка Мэрона слушаешь?

- Да, слушаю его подкаст, но не часто. Хороший мужик со сложившимся мнением о происходящем.

- Ты в этом году развелся. Отход от сценического образа семьянина и развод — связанные вещи или совпадение?

- Осознание заложника образа пришло раньше. Я думаю, это связанное совпадение. Совпавшая связь. Не бывает одно без другого. Тем более странно рассказывать гостям в зале о какой-то семье, которая похожа на их семьи, но которой объективно уже нет дома. Что это такое выходит? Люди сидят с очумевшими глазами и такие: «Вы так все рассказываете верно, все прямо как у нас». А я думаю: «Я ничего не понимаю вообще, что здесь происходит, — я же утрирую. Неужели у вас и правда все так?» Потому что у меня-то это не так — но это абсолютно всех радует. В общем, если бы мы не разводились, я бы все равно перестал шутить в этом ключе. Поэтому взял в одном концерте и сказал о разводе, чтобы окончательно поставить точку.

- У тебя дочь. К слову о Си Кее и разводе: он же, по сути, имя себе сделал на гэгах о взаимоотношениях отца и дочки. Ты как-то планируешь в этом направлении двигаться?

- Ситуация такая: я теперь воскресный папа и, конечно, так не хочу — хочу больше, чем по воскресеньям. Но я остаюсь вне семьи, и у нее остается общение со мной вне концепта «семья». И, наверное, мне теперь будет интересно наблюдать, как она будет расти, как будет со мной общаться. Я не собираюсь это как-то специально вводить, но если будет происходить что-то, достойное рассказа, то, естественно, я буду это как-то аккумулировать и использовать. Моя дочь — это моя планета, это мой мир, в котором можно найти и веселое, и печальное, и грустное.

- Красиво сказал. Откуда ты вообще черпаешь вдохновение для шуток?

- Раньше, понятно, из отношений с женой. Сейчас, с потерей точки опоры, сложнее. Как бы я к этому ни относился, у меня всегда была тематика. А сейчас не знаешь о чем, пытаешься обо всем, это все не идет, остается какая-то одна часть — тематика, которая тебе интересна. Но она может — раз! — и резко уйти. В итоге остаются только... ну что... отношения, конечно.

- Политика могла бы стать выходом. Вон у них Трамп стал президентом. Они шутили весь год, будут шутить еще год — у нас нет такого. У нас нет наблюдательного юмора. Почему так?

- У нас нет, это правда. В Америке благодатная почва для политического юмора: разделение на два лагеря — консерваторов и прогрессивных либералов. Вообще, это вопрос уровня «что было раньше — курица или яйцо?». Что появляется раньше — индустрия или зритель? В России никогда не было не то что политического — никакого экзистенциального юмора, юмора о природе вещей. Потребление всегда сводилось к юмористическому фастфуду. Комик — проводник, человек, который размышляет чуть больше, чем люди вокруг него. Я думаю, все образуется со временем, если хотя бы 10% людей вокруг начнут думать иначе. Это уже необратимый процесс.

- С каждым годом шуток все больше, форматов — тоже. Это к лучшему?

- Да. Аудитория диверсифируется. Есть такие, кто хочет разбираться в юморе, шарить, и есть такие, кто хочет поржать под ужин, под пивко. И это нормально. Вот к предыдущему вопросу: кроме канала «ТНТ» в стране никто вообще из массовых средств информации более-менее качественный юмор не транслирует. Интернет — другое дело. Там, наоборот, прорва всего, но качество в массе своей сам понимаешь какое. Плюс много воруют. Там гораздо сложнее найти своего зрителя. Что еще? Радио, подкасты — это все сопутствующее. Все-таки у нас народ привык смотреть телевизор, привык в основном оттуда черпать информацию, и через него доносить до людей то, что ты считаешь нужным, выгоднее всего. Думаю, это будет меняться, но очень и очень долго.

- Как человек, которого часто показывают по ящику, ты чувствуешь социальную ответственность?

- Да.

- И как, по-твоему, справляешься?

- Не уверен. Иногда скажешь что-нибудь, а потом читаешь отзывы, слышишь в прямом диалоге реакцию и думаешь: «Что? Я вообще не это имел в виду!» Сложно нести ответственность перед всеми сразу. Встретишь ты ярого патриота, а он тебе: «Зачем ты мне байки про Селигер травишь?» А либерально настроенному гражданину вроде нравится. Когда я говорю, что не справляюсь с ответственностью, я подразумеваю вот что: все, что я говорю со сцены, — это мои и исключительно мои мысли, я вот так рублю эту тему. Не нравится — не слушай. В этом смысле я безответственный. С другой стороны, меня каждый расстроенный моей шуткой человек расстраивает. «Чувак, я не хочу тебя обидеть, правда, я лишь призываю посмотреть на эту тему с другой стороны».

- Ты верующий?

- Я одно время был прямо радикально православным человеком. Искренне считал, начитавшись всякого, что религия — основа государства российского. Сегодня я не то чтобы отказался от идеи веры как таковой — там есть хорошие вещи. Но, к моему сожалению, патриарх с золотыми набалдашниками все портит. Не скажу, что стал атеистом, но верить, что мужичок на небе все решает, — это нет.

- Ты готов шутить над религией?

- Да. И думаю, что умею. Смешнее всего о религии шутят те комики, которые сами прошли через религиозную школу, а я был верующим, и теперь имею некое желание об этом рассказать.
Не знаю, читаешь ли ты MAXIM, но у нас есть одна запретная для юмора тема — девушки. А ты о чем никогда не будешь шутить?
Человеческое горе — гибель, смерть. Впрочем, и у этого всего есть свой срок давности.

- Куда пойдет твоя карьера?

- Был период, я смотрел на Запад. В том смысле, что очень хочется попробовать выступить там. Это возврат к истокам. Стендап оттуда пришел, ты это здесь принял, ты здесь в этом развиваешься, и тебе, естественно, хочется там показать, на что ты способен. Это сверхзадача. Если говорить о России, мне очень бы хотелось иметь свой комедийный клуб. Съездить на Запад, побывать в Comedy Cellar, узнать все нюансы индустрии, приехать сюда и адаптировать под русскую действительность, под нашу реальность.
Да, у нас есть комики, есть передачи, есть люди, которые смотрят это по телевизору, в Интернете, — но у нас нет индустрии, которая объединила бы все это в живые выступления. Сейчас как? На любом живом выступлении комика публика будет жрать, спать, пить, потому что оно будет проходить в заведении, которое выделило время для комика и собирается на нем заработать. И им плевать на то, что работает кофемашина, что люди жрут салат и не слушают тебя, — это ваши с публикой проблемы. А надо как? Люди должны сидеть и слушать комика, ну, может, пивко потягивать. Вот тогда ты сможешь смело сказать: да, материал был плохой, потому что аудитория внимательно тебя слушала, ее ничто не отвлекало, — не сработали именно шутки. Тогда ты не сможешь свалить на салат, на кофемашину, на пьяного идиота или еще на что-то. И для всего этого нужен настоящий комедийный клуб, который бы зарабатывал на выступлениях комика, а не на еде.
А вообще, хочется концерты записывать, ездить в нормальные туры, когда в любом городе ты можешь легко собрать тысячу человек, которые тебя не видели, не знают, но которые с готовностью идут на тебя и получают кайф.

- Ты уже успел обкатать где-то материал сольника?

- Не весь, отдельные зарисовки только. Пока это нереально: все упирается либо во время, либо в деньги, либо в вопросы с продюсерами. Плюс всегда нужно думать: а нужно ли это людям? Юмор — это настолько вкусовщина, юмор — это как участвовать в конкурсе красоты, где важна только левая нога. Чтобы успешно «катать» с сольником, нужно все-таки ориентироваться на массового зрителя. Нужно знать, чего масса желает, потом аккуратно совмещать с тем, чего хочешь ты, и вывести некий симбиоз. Нельзя вываливать только то, что я хочу.

- Как ты отдыхаешь от юмора?

- Слушаю грустные песни. Собрал с друзьями группу «Аричикаари», играем акустические каверы «Гражданской обороны». Так необычно это для меня! Взрослые мужики собираются в девять вечера репетировать — вся эта энергия, которую ты выплескиваешь через микрофон, через музыку. Еще читаю, но не сильно напряжный материал, что-нибудь расслабляющее.

- А спорт?

- Спорт напрягает: занимаюсь тайским боксом, года два уже, но без особого энтузиазма. Просто не очень понимаю, зачем мне это. Точнее, понимаю, но не испытываю животного желания это делать. Вот если не буду заниматься музыкой — не смогу существовать как личность. Прямо ощущаю это на физическом уровне. А спорт в эту категорию никак не входит: могу спокойно без него существовать и он без меня. На этой неделе отменил две тренировки. Проснулся — ну неохота мне это делать! Сейчас вот поеду в офис, что-нибудь попишу. Не считаю необходимым загонять себя в эти рамки: злость уходит, но потом снова накапливается.

Источник: www.maximonline.ru
Показать схему на карте
При использовании любых материалов с сайта Comedy Club Production ссылка на источник обязательна!

Мы в социальных сетях:

АДРЕС:
129090, Москва, ул. Мещанская, 7/21, стр. 4
ТЕЛЕФОН ОФИСА:
+7 (495) 543-88-88
ПРЕСС-СЛУЖБА:
press@comedyclub.ru
ЗАКАЗ БИЛЕТОВ:
+7 (499) 506-77-77
ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ ТНТ:
tnt-online.ru